7 (20) февраля 1918 г.

г. Новочеркасск

В заседании Малого войскового круга 7 февраля 1918 г. бывший товарищ войскового атамана Митрофан Петрович Богаевский делал доклад о последних часах бытия Войскового правительства и обстоятельствах, при которых погибло как Войсковое правительство, так и войсковой атаман А.М. Каледин.
Одиннадцать месяцев тому назад я имел счастье или, может быть, несчастье поверить, что казачество еще не умерло, что оно еще не сослужило свою историческую службу. Теперь за эту веру, быть может, мне и придется поплатиться. Слишком часто мое имя употреблялось рядом с именем Алексея Максимовича, да и было к тому основание. С некоторыми из вас я начал работу в Петрограде, затем она продолжалась здесь, на первом казачьем съезде, на войсковых кругах и закончилась десять дней тому назад.
На мою долю выпало счастье работать с одним из великих русских людей нашего времени. Когда Алексея Максимовича выбирали атаманом, многие боялись этого избрания.
Говорили: это боевой генерал, как бы он нас не вернул к старому строю. Закончились выборы 18 июня. Алексей Максимович и я оказались у власти.
Появились большевики. Появились новые люди, взявшиеся управлять государственным кораблем. Никто не знал этих людей. Первое знакомство с ними состоялось на московском совещании. Поехал туда атаман, послушал, вернулся, и сказал: «Сволочи».
Пришел август. Возникло корниловское дело, а с ним и калединское. Казакам не верили. Не верят им теперь, не верили никогда. Со времен Бориса Годунова. Вспомните расправу Петра Великого и Алексея Михайловича. Сильно расправился с казаками Петр. Прошло 10 лет, и удалой атаман Кондратий Булавин пустил себе пулю в лоб в Старочеркасской станице, как это сделал на днях и наш последний выбранный атаман Алексей Максимович. Наступил царский период, прошли сотни лет, дождались свободных дней казаки, выбрали атамана. Своего казачьего атамана – Алексея Максимовича Каледина.
По всей России, да не только по всей России по всему свету пошло имя Каледина.
Первый народный избранник. Первый казачий атаман. Не только боевой генерал, но честный человек, знающий дело, видный администратор. Герой войны, раненый, заслуженный.
Все его знали.
Да, когда нужно, о нем забыли. И ушел он от нас. С проклятьем ушел.
Какая-то дьявольская затея вселилась в русских людей.
Словно все сразу ополоумели. Ополоумели и казаки. И к ним закралось в душу то дьявольское наваждение, что сгубило великую мощную Россию.
Проклятое сомнение пошло не от старых казаков, не с Дона. Оно пришло от фронтовиков, от нашей молодежи.
Едва ли кто из молодых может похвастаться, что он так же чист, как был чист атаман Каледин.
Ведь на Круге его единогласно переизбрали. Весь Круг, за исключением каких-нибудь 30 человек, оказал ему свое доверие. А на круге участвовали и фронтовики. На последнем Круге, когда переизбирали атамана, их было не меньше полутораста. Значит, свыше ста фронтовиков голосовали за атамана.
В Россию мы не шли.
В октябре начались московские события. Стало выясняться, чего хотят большевики.
Интеллигенции приготовлен большевиками галстук. Всем интеллигентам, всем, кто не «трудовой». Интеллигенцию расстреливают, а кое-кого и пытают. Зверь-человек развернулся вовсю. И теперь еще больше, чем когда-либо.
Это та самая интеллигенция, что еще при Александре I добывала русскому народу свободу. Вы, конечно, помните декабристов. Да и после того интеллигенция немало сложила голов за свободу.
Но народ остался рабом.
Алексей Максимович усмирял ростовский бунт. Кого усмирял. Это был сброд. Их усмиряли дети да несколько казачьих частей. Ростов был усмирен почти бескровно. Крови могло бы и совсем не пролиться, если бы у нас были хотя бы два полка, верных своему долгу. После усмирения Ростова, сказка стала еще страшнее.
Окончив дело с Ростовом, Алексей Максимович сказал: «Большевикам не верить».
Тяжелую драму переживал Алексей Максимович. Переживали ее и мы. На Круге все сложили свои полномочия. Нас вновь избрали. Но дело было не в переизбрании. Алексей Максимович хотел категорически отказаться от атаманства. Но он верил, что еще поймут казаки, куда их ведут большевики, верил, что они поймут своего атамана.
Но он ошибся. Все было сказано.
Глубокая тоска заглянула в душу Алексея Максимовича. Силы не стало. Нужен был один полк, его не было.
«Что же, будем прятаться», - говорил Алексей Максимович.
Когда казаки стали отказываться от исполнения приказов, стало ясно, что надеяться не на кого. Алексей Максимович стал было формировать новую армию. Но было уже поздно. Казаки стали расходиться, а оружие продавать
Казачья песенка спета. Так казалось нам.
Кто видел Алексея Максимовича в последние дни, тот поймет, почему он был сумрачен. Он видел, что борьба с большевизмом бесцельна. Сумрачен был атаман потому, что ниоткуда поддержки не видел. Вокруг имени нашего покойного атамана распускались самые нелепые, самые фантастические слухи. Враги казачества говорили, что у него 30 тысяч десятин земли. (4 августа 1918 г. вдова А.М. Каледина М.-Л.П. Каледина обратилась в Донской окружной суд с просьбой утвердить ее в правах наследства участка земли в Хоперском округе при р. Бузулуке. А.М. Каледину принадлежало 90 десятин земли, никакого другого недвижимого имущества за ним не числилось). Говорили, что и у меня имеется ни много, ни мало, как 6 тысяч десятин. Досужие люди даже у Павла Михайловича Агеева, у этого казака прямо от земли, нашли земельку.
Мне приходилось видеть покойного атамана часто. В последнее время мы жили в одном доме. Виделись ежедневно. Иногда даже по нескольку раз в день: то я к нему подымусь наверх, то и он ко мне сойдет вниз. В немногие свободные минуты мы толковали с ним о том, что делать. В декабре ему казалось: выход найден. Атаман повеселел и всецело отдался своей идее.
Мне тяжело говорить об Алексее Максимовиче. Я сжился с ним, полюбил его. Мне кажется, я нашел в нем своего отца. В 1905 году умер мой отец-севастополец. И вот мне кажется, я снова его встретил. Что-то общее в них обоих.
Вы посмотрите только, что делается вокруг. Все гибнет. Гибнут старые хозяйства, гибнут показательные поля. Не восстановить погибшего племенного скота. Не восстановить расхищенных хозяйств, народного богатства.
В народе в настоящее время живет одна сила – это сила разрушения, силы созидания нет.
Нас упрекают в создании Добровольческой армии. На Круге в декабре мы ставили вопрос о ней и Круг, как и январский крестьянский съезд, высказались за существование Добровольческой армии. Это было не наше решение. Нам сказали: пусть армия существует, но, если она пойдет против народа, она должна быть расформирована.
Казаки ушли с Таганрогского фронта. На Радоково случилось тоже. На Миллерове – 35-й полк сделал все для того, чтобы разрушить нашу защиту. В Царицыне, Чирской, на Хопре не все состояло благополучно.
С болью в душе должен сказать, что у меня на душе нет более тяжелого греха, как выпуск Голубова. Алексей Максимович был против этого. Но я поверил искренности Голубова. Сидя на гауптвахте, он вызвал меня и в течение полутора часов уверял меня в своей преданности Дону и клялся, что не пойдет против казачества.
Дела наши стали ни к чему. Алексей Максимович повесил голову. Он говорил: «Круга мы не дождемся, надо кончать дело».
29 января Алексей Максимович зовет меня к себе. Как день был сумрачен, так и Алексей Максимович. Подает мне две телеграммы, одну от Корнилова, другую от Алексеева.
Я прочитаю Вам эти телеграммы. Вот, что писал Корнилов.
Как видите, выяснилось, что казаки не поддерживали. Бросили войсковой многомиллионный Провальский завод, бросили рудники. Все это было брошено большевиками.
А вот, что телеграфировал Алексеев.
Прочитал старый атаман эти телеграммы и сказал:
«Созывайте объединенное правительство. Давайте думать, что делать».
Послали за членами правительства, а тем временем стали сами думать...
147 штыков осталось у нас на фронте... детей, юнкеров, да офицеров.
Дети не боялись класть свои головы за родной Дон.
Бодро и смело шли юноши и, умирая, отстаивали Дон. Они не щадили своей жизни.
Они знали, что отдают ее за счастье Дона.
Много гимназистов сложило свои головы за Дон. Среди них было много моих учеников. В Платовской гимназии я читал историю. Много говорил им и по истории Дона. И они верили так же, как верил я, в возрождение былой мощи Дона. Поняли и верили.
Поняли ли это донские казаки.
Я думаю, поймут, да будет уже поздно.
29 января Алексей Максимович прочитал телеграммы, сказал: «Сколько у нас сил, - и предложил правительству уйти. – Борьба бесцельна. Пусть новые люди возьмут власть в свои руки».
Он, видимо, торопился: «Господа, короче говорите. Время не ждет. Ведь, от болтовни Россия погибла».
Атаман сложил свои полномочия. Я сделал тоже.
Так же поступили и члены правительства.
Вы скажете, какие же причины заставили нас уйти. Вот, какие:
У нас не было никакой реальной силы. Нам не на кого было опереться. До Круга было далеко, а опасность надвигалась со всех сторон. Мы не могли согласиться на избиение народа. А нет сомненья – большевики, заняв Новочеркасск, подвергнут жителей насилиям.
Имя Каледина и Богаевского ненавистно в стане большевиков. Нам надо было уйти. Мы думали, казаки поймут это. Потом и Добровольческая армия видела, что биться за Дон незачем.
В 4 часа было назначено заседание в городской думе. Члены объединенного правительства стали расходиться. Алексей Максимович оставил только членов Войскового правительства. Он передал одному из членов Войскового правительства благотворительные суммы – те суммы, о которых никто не знал, которые передавались ему лично на дела благотворения, для расходования по его личному усмотрению. Теперь эти суммы переданы новому войсковому атаману. Передал и сказал: «Ну, слава Богу, от этого очистился».
Никаких войсковых сумм у Алексея Максимовича на руках не было.
Мне казалось, я предчувствовал, что готовится что-то неладное. Да и не я один так думал.
И мы задумали дело спасения Алексея Максимовича. И подготовляли. Да опоздали. Видно, заметил атаман наши намерения.
Мы разошлись.
Алексей Максимович походил по комнатам, заглянул к жене, она была занята. Потом быстро прошел в маленькую комнатку, что около кабинета – в ней жил брат Алексея Максимовича, лег на кровать, снял тужурку, георгиевский крест и из большого револьвера выстрелил себе в сердце.
Смерть, очевидно, была легкая. Успел и руки сложить. Так и лежал со скрещенными руками и вытянувшись, как во фронте стоял.
Алексей Максимович лучшую участь избрал. Я этого сделать не могу, да еще и жить хочется.
Я предстал пред вами и свой отчет последний дал. Судить меня вы можете. Но ответ я дам пред своей совестью. За Голубова ответ дам пред Богом.
Я ухожу из войска. И считаю долгом сказать свое последнее слово. Я имею на него право за 10 месяцев работы.
На кругах меня нередко бранили. Но и слушались. Теперь скажу вот что.
По поводу переживаемых событий мое убеждение таково. Не все еще потеряно. Не погибло еще казачество. Даже больше того: будущее казачества еще впереди.
Спасайте Дон. Спасайте наш славный Тихий Дон.
С затаенным вниманием, с болью в душе слушали делегаты слова своего первого выборного товарища атамана. Жуткая тишина воцарилась в зале, когда кончил свою речь-исповедь Митрофан Петрович и медленно, пошатываясь, направился в свой бывший кабинет.
- Заслушав доклад бывшего товарища войскового атамана, - говорит, нарушая тишину, председатель, - я предлагаю кругу принять его к сведению.
Принято.
Вот и конец сказке.

ГАРО* (Государственный архив Ростовской области) Ф. 861. Оп. 1. Д. 64, Л. 2-15.

В Ростове, как я уже писал, доминирующее положение занимала партия социалистов-меньшевиков; к ней принадлежало большинство административных лиц.
Для решения вопроса по поводу присланного «декрета» «Ростовская дума» назначила «Чрезвычайное» Собрание (28 октября). Собрание отличалось многолюдностью: помимо членов различных организаций, союзов, комитетов, партий прибыла из Новочеркасска делегация, оглавляемая помощником войскового атамана Митрофаном Петровичем Богаевским. Сильную речь сказал градоначальник В.Ф. Зеелер: он громил большевиков, осуждая их образ действий, закончив словами: «Значит, о подчинении бандитам не может быть и речи!» В подобном же духе говорили представители различных социалистических партий (Петренко, Локерман и другие), Наконец, выступил представитель от рабочих и заявил следующее: «В настоящий момент разбираемый здесь вопрос обсуждается рабочими, собравшимися в помещении «Марс»; решение еще не состоялось, но я думаю, оно будет в пользу большевиков». После этого заявления председатель, вставши со своего места, обратился к присутствующим со следующими словами: «Итак, товарищи, резюмируя все сказанное, выходит, что большевики для Ростова неприемлемы!» Эти слова были покрыты шумными аплодисментами! Затем выступил М.П. Богаевский. В своей горячей блестящей речи он высказал свое полное удовольствие по поводу решения, вынесенного собранием; при этом добавил о «постоянном стремлении атамана идти рука в руку с ростовским самоуправлением, не решая вопросов, касающихся Ростова, без его участия». Под гром аплодисментов закончил свою речь Митрофан Петрович. Собрание окончилось. Публика разошлась вполне удовлетворенной состоявшимся решением
Рабочие, собиравшиеся в театре «Марс», признали власть большевиков. Таким образом, на первых же шагах явилось две партии: одна (большая), поддерживаемая войсками гарнизона – против большевиков, другая, поддерживаемая моряками с транспорта «Колхида» - за них.
Чтобы выйти из создавшегося положения, было решено послать делегатов к атаману с просьбой отмены военного положения в Ростове. В состав делегации вошли: я – как представитель высшей военной власти, градоначальник В.Ф. Зеелер – высшее административное лицо и П.С. Петренко – от городского самоуправления.
3 ноября эта делегация поехала к атаману в Новочеркасск. Здесь, в присутствии М.П. Богаевского, несмотря на просьбы Зеелера и Петренко, атаман отказался отменить сделанное им распоряжение.
Приказ атамана об осадном положении Ростова, не вводивший в жизнь населения никаких изменений, был принят рабочими и солдатскими массами как желание атамана взять город под свою власть, чем в корне нарушалась «свобода», дарованная революцией!
7 ноября атамана от себя и от лица Войскового правительства объявил по области о непризнании большевистской власти; поэтому Донская область провозглашалась независимой впредь до образования общегосударственной, всенародно признанной власти.
Эта декларация послужила поводом к посылке большевиками войск для «усмирения непокорного Дона».
Наступление велось по двум направлениям: с севера – на округа Усть-Медведицкий и Хоперский и с запада – на Таганрог – Ростов.
25 ноября происходило многолюдное заседание в театре «Марс» членов революционного комитета. По совету офицерской организации, генерал Потоцкий решил арестовать всех собравшихся на это собрание. Исполнение этого решения было возложено на офицерский отряд. В 12 часов ночи этот отряд, числом 50 человек, занял все выходы и входы, направился в зал, где происходило заседание. Оказалось, что оно уже закончилось и случайно остались 5-6 человек большевиков, которые, узнав о намерении прибывших офицеров, стали обороняться. Началась перестрелка, во время которой был убит один большевик (один из видных главарей) и казачий офицер. Узнав о происходящем в «Марсе» революционный комитет послал на выручку своих «товарищей» - учебную команду 187-го пехотного запасного полка. Офицеры послали за помощью в казачью сотню, расположенную в мореходном училище, но сотня отказалась помогать! Офицеры разбежались, оставя несколько трупов.
Это нападение офицерского отряда послужило началом к открытию вооруженной борьбы между отрядом генерала Потоцкого и местными большевиками. Ареной военных действий была площадь Ростовского вокзала. Здесь два дня (26-го и 27 ноября) происходила незначительная перестрелка: осаждавшие вокзал части запасных полков боялись идти в атаку; казаки, видимо, не были расположены сражаться, что и оправдалось на следующий день (28 ноября): большевики решили вступить в переговоры с казаками на предмет «прекращения междоусобия и напрасного пролития крови»; на предложение большевиков выдать всех офицеров и сдать все оружие – казаки согласились!
С 28 ноября Ростов оказался под властью местных большевиков. Революционный комитет приступил к конструированию власти: градоначальником был назначен рабочий Решетков, начальником гарнизона – солдат Блюм, ведение полками было возложено на полковые комитеты. Наибольшее внимание и энергию приложили новые правители на оборону Ростова, на который двигались войска, посланные атаманом. Есаул Голубов и прапорщик Арнаутов усиленно вели агитацию для поднятия «революционного духа» среди рабочих и солдат. Первый скоро покинул Ростов, второй был назначен командующим войсками, хотя был полным профаном в этом деле.
Для обороны Ростова (со стороны Новочеркасска), на границе Нахичевани, усиленно рыли окопы, устанавливали пулеметы (при этом тщетно искали лицо, умевшее действовать пулеметом), всюду ставили проволочные заграждения; но охотников идти в окопы среди запасных солдат находилось мало; более смелыми оказались рабочие, совершенно не обученные не только стрельбе, но даже не умевшие держать винтовку.
30 ноября и 1 декабря шли бои под Нахичеванью между наступавшими из Новочеркасска под командой полковника Бояринова добровольцами и защитниками Ростова. В боях 30 ноября большое участие приняли военные суда, прибывшие из Севастополя. Стрельба «чудо-матросов» была замечательная: снаряды уничтожали дома, расположенные вблизи границы Нахичевани, или долетали до окопов, выводя из строя своих же «товарищей»! Помимо разрушенных зданий погибло много невинных жертв – преимущественно беднота, жившая в тех местах.
2 декабря наступление отряда полковника Бояринова достигло станции Нахичевань, защищаемой рабочими. После короткой схватки рабочие были выбиты и обратились в паническое бегство; их примеру последовали и защитники окопов. Убегали преимущественно в Батайск, бросая на улицах Ростова или в Дон винтовки и патроны. Сырцов со своим штабом бежал с «Колхиды», как только дошла до него весть о взятии станции Нахичевань.
Местные большевики «владели Ростовом лишь 6 дней», при этом 26-го и 27 ноября не проявляли своей власти, ожидая исхода борьбы с отрядом генерала Потоцкого, а потом были заняты вопросом об обороне города. Поэтому городское самоуправление функционировало по-прежнему, не изменив состава административных лиц.
В середине января 1918 г. генерал Гилленшмидт был сменен атаманом; его место занял генерал-майор Африкан Петрович Богаевский. Он, как и его предшественник, оказался без войска, так как отпущенные по станицам казачьи полки не пожелали возвращаться в свои части по окончании отпуска.
Положение же Ростова и Новочеркасска к этому времени стало угрожающим: с севера на Новочеркасск продвигались большевистские полки в союзе с есаулом Голубовым и подхорунжим Подтелковым, оглавлявшими 4 казачьих полка, изменивших родному Дону! С запада на Ростов шел сильный большевистский отряд (в нем были латыши и пленные немцы) под начальством Сиверса. В это тяжелое время защитницей Ростова была исключительно Добровольческая армия, которая, несмотря на небольшое число воинов, геройски защищала подступы к Ростову в течение 40 дней против 150-тысячного отряда своего противника.
В это время атаман Каледин переживал тяжелые моменты, укреплявшие в нем сознание о предстоящей скорой гибели Дона. Действительно, в Новочеркасске велись бесконечные совещания как с членами Войскового правительства, так и переговоры с представителями казачьих полков (10-го, 27-го и 35-го), прибывших с фронта и присоединившихся к «Каменскому революционному комитету» усилиями Голубова и Подтелкова.
Известие о гибели Чернецова и его отряда привело атамана в отчаяние. Он пригласил на экстренное совещание членов правительства и сообщил им следующее: «В моем распоряжении осталось 100-150 штыков, которые и сдерживают наступление большевиков. От генерала Корнилова получена телеграмма, извещающая об его решении покинуть Ростов вследствие невозможности обороны, не получая подкреплений; поэтому он просит направить офицерский батальон, данный мне в подкрепление, в его распоряжение в Ростов. Дальше, видите, продолжение борьбы невозможно! Я решил сложить свои полномочия!» Несмотря на просьбы походного атамана генерала Назарова, атаман Каледин не изменил своего решения о сложении своих полномочий и по окончании совещания, удаляясь в свою спальню, застрелился. На пост атамана был избран генерал Анатолий Михайлович Назаров, занимавший пост этот с 30 января по 13 февраля 1918 г., то есть 14 дней.

6-12 (19-25) февраля 1918 г.

г. Новочеркасск

Немедленно формировать боевые дружины для мобилизации 1-й, 2-й и последующих очередей, до всеобщего ополчения включительно. Арестовать, и изъять из станиц и хуторов агитаторов против защиты Дона, и предавать их суду по законам военного времени. Сформированные дружины немедленно выставить на фронты. Мобилизовать работающих на оборону, оставив в предприятиях и учреждениях лишь самый необходимый состав. Войсковой круг единогласно просит и настаивает, чтобы генерал Назаров в этот грозный час не слагал с себя полномочий войскового атамана и тем самым исполнил бы долг истинного сына Тихого Дона.
Войсковой круг, имея в виду, что на казачество надвинулись немецко-большевистские банды, угрожая самому существованию Дона, принял на себя всю полноту государственной власти и постановил бороться на защиту Дона до последней капли крови. В достижении этой неотложной цели Войсковой круг приступил к призыву станиц на защиту Дона и к формированию народной армии, для чего в станицы отправлялись особые делегации от Войскового круга, посылались письменные приказы, делались увещания. На эти призывы многие станицы отозвались, оставляли постановления о немедленном выступлении на фронт, но постановления эти, на самом деле, приводились в исполнение не всеми станицами.

12 (25) февраля 1918 г.

г. Новочеркасск

Заседание открывается в 5 часов вечера, председательствует Е.А. Волошинов, присутствует войсковой атамана А.М. Назаров.
Войсковой есаул Сиволобов докладывает, что войсковой старшина Голубов, к которому докладчик был командирован в станицу Кривянскую для выяснения целей его выступления против Войскового правительства, в настоящее время с отрядом казаков 10-го и 27-го полка находится в городе Новочеркасске и имеет возможность сделать личный доклад по этому вопросу.
Войсковой круг постановил: просить войскового старшину Голубова прибыть на Круг и сделать доклад.

ГАРО. Ф. 861. Оп. 1. Д. 44. Л. 16

13 апреля 1918 г.

Слово предоставляется для осведомления нас товарищу Подтелкову.
Подтелков. Товарищи, я просил бы занять места и более спокойно вести себя при этом докладе. Я буду делать доклад о положении в Донской области.
(С места. Товарищи, просим занять места..., а о положении в окружных областях будет читать телеграммы товарищ Сырцов).
- Положение в Донской области: в настоящее время ведется борьба, эта борьба поднята некоторыми лицами, и вместе с тем подняли ее не так воспитанные люди в политических отношениях. Я буду постепенно освещать положение дел по округам.
В 1-м Донском округе идет сильное брожение, там уже назначался атаман, притом и был сброшен. В настоящее время почва ведет к атаману, и такая есть почва, которая ведет с ним борьбу.

Около Новочеркасска тоже неблагоприятно. В Новочеркасске сейчас хорошо. В станицах поднимаются контрреволюционеры, но там, у Новочеркасска, приняты меры ростовским комиссаром Антоновым. Самые значительные восстания – по ветке Великокняжеской, Торговой, Мечетинской – самое опасное место, все время просят туда помощь из Новочеркасска. Пришлось бы послать помощь, но помощь остановилась, так как там около сильное движение. Я распорядился, чтобы была дана помощь. Товарищ Шкурин, который был ранен, говорит, что бой идет стойко, казаков не видно, все офицера.

№ 34 16 апреля 1918 г.
г. Ростов-на-Дону
Оперативное

Контрреволюционные банды, пытавшиеся было подойти к городу Нахичевани, дружными усилиями Советских войск разбиты и отогнаны к хутору Мишкинскому, что в семи верстах от города Новочеркасска. Нами взяты пулеметы, оружие, много патронов и снарядов.

Председатель Чрезвычайного штаба В. Ковалев

Командующий войсками Подтелков

ГАРО. Ф. Р-3440.Оп. 1. Д. 4. Л. 28

По случаю болезни войскового старшины Петра Константиновича Михайлова сим назначается до полной организации твердой власти окружным атаманом Донецкого округа войсковой старшина Михаил Васильевич Краснянский.
Его распоряжения и постановления, которые им будут издаваться по соглашению с германским комендантом, должны беспрекословно приниматься и исполняться всем населением округа.
Неподчинение и всякие противодействия будут караться со всей строгостью законов и постановлений, существовавших до большевистского переворота.

Клаузиус.

Генерал-лейтенант и начальник 91-й германской пехотной дивизии

28 апреля (11 мая) 1918 г.

г. Новочеркасск

По вопросу о правомочности настоящего собрания объявить себя «Кругом спасения Дона».
Постановлено: Признавая число присутствующих в настоящем собрании делегатов от войсковых частей и станиц, принявших участие в изгнании из Донской области советских войск, достаточным, объявить настоящее собрание: «Кругом спасения Дона».

ГАРО. Ф. 861. Оп. 1. Д. 46. Л. 1.

<...>
Теперь руководителем у нас сделали Деникина, сегодня собирают всех начальников, и старших, и младших, и станичное правление на совещание. Что-то будет объявлять Деникин и войсковое правительство кубанское? Вероятно, про это на будущее и так далее. Погода стоит жаркая, солнечная днем, и холодно ночью при страшном восточном ветре. Все выдувает, все сохнет, хлеба едва всходят, не дай, господи, если будет здесь неурожай, а здесь столько хлеба засеяно, и всходы хорошие. – Неужели все это пропадет?
От Ростова сюда, то есть в район Тихорецкой, рукой подать по железной дороге, около 200 верст (неразборчиво). Любопытно: будет соприкосновение немецких, украинских войск и нас? На каком языке говорить? С кем? Какие задачи преследовать, какая государственная программа у них и что они хотят, что преследуют? Знаю, что большинство измученного офицерства, истомленного боями и невзгодами войны, уже и сейчас взирает на немецко-украинские войска как на избавителей от ужаса Гражданской войны, и сочувственную встречу я предвижу.
С Дона сведения всякие – и хорошие, и дурные, но, во всяком случае, Дон поднялся против советской власти. Офицер Голицын, бывший адъютант Корнилова, приехавший из Ростова, сообщил, что немцы заняли линию Воронеж – Белгород – Брянск и под Таганрогом уже, что вперед идут и расчищают от советской власти гайдамаки, а затем немецкие войска. Что пропускают обратно в Россию семейства и всех едущих охотно, и немцы даже заботятся о том, чтобы покормить и попоить, что будто бы Ленин и Троцкий советуют не сопротивляться и чем немцы больше пойдут, тем больше пропитаются большевизмом, и это будет на руку всемирному пролетариату. Однако тем временем немцы весь лишний скот и хлеб отправляют в Германию, так что германский народ будет благоденствовать за наш счет, и вряд ли, чтобы они смогли там откликнуться на проповедь большевизма.
По-моему, судьба Ростова, вероятно, тоже будет решена, и он будет во власти либо донцов, либо немцев, а тогда нам смело можно будет двигаться вперед, залезть в тихую донскую станицу, быть может, помочь Дону в его борьбе с большевиками и, отдохнувши совсем, понемногу разъезжаться по России.
Получено известие, что Новочеркасск вновь занят донцами, а Ростов покинут большевиками, которые в большинстве уезжают через Тихорецкую на Царицын. Слава богу, горизонт проясняется понемногу в смысле поражения большевиков, но все-таки картина получается оригинальная. Новочеркасск занят донцами, а Ростов очищен большевиками, потому что на них из Таганрога нажимают гайдамаки, но гайдамаки идут с немцами, австрийцами, а донцы сами от себя. Скоро будет встреча этих обеих сторон, преследующих одну цель – свержение большевиков, но являющихся врагами по существу.
Все говорят, что надо идти, а Деникин почему-то упрямится. Командующий донскими войсками Попов зовет нас к Новочеркасску для совместных действий, и, конечно, надо действовать поближе к нему, а не за 120 верст: не нравится мне все это, и вообще разделение сил не одобряю.
Казаки шевелятся и основательно зовут нас в Ростове и Новочеркасске, чтобы поддержать их начинания нашей сплоченностью и силой. Но является сложный вопрос: у нас много кубанцев, черкесов, они к Дону никакого отношения не имеют, но волей-неволей назад им идти нельзя, значит, надо идти с нами, охоты особой у них нет, а это уже не то.
Если мы пойдем ближе к Новочеркасску, то, быть может, все это потечет к нам в ряды, и на Дону образуется нечто большое и сильное.
Алексеев хочет здесь объявить свою власть: военную временную диктатуру создать на Дону. Если казаки не подведут, как уже подвели, то из этого, несомненно, может выйти толк. И единственный вопрос – это отношение к гайдамакам-украинцам и немцам, австрийцам, которые завладели Украиной, Харьковом. Вопрос не выяснен у нас вовсе, какое будет отношение наше к ним?
Вчера привезены офицерами сведения из Ростова, что он занят частью казаками, частью гайдамаками и украинцами, причем эти гайдамаки не есть войска немцев, а это части корпуса Щербачёва, который образовался на Румынском фронте, что немцы дошли только до той границы, которая была установлена по мирному договору и дальше не пошли, и дальнейшее движение, то есть на Воронеж, Харьков, Ростов – это не немцы, а «фронтовики», офицеры и солдаты, которые не примкнули к большевикам, а сохранили свой прежний облик и что казаки донские дерутся против большевиков наряду с этими самыми гайдамаками и украинцами.
Ко всему этому Ленин заключил перемирие с гайдамаками – австро-немецкими войсками, и, кажется, установили границы, пограничную линию, которая из-под Курска тянется по Харьковской губернии, к сожалению, точно не знаю куда.
Вчера мы с Марковым говорили, что, если с нашими близкими что-либо случилось, и они погибли от большевиков, то мы будем гулять по России, и тяжко отзовется наше гулянье, будем безжалостно решать и вешать в отместку за потерю того, что нам было дорого и что у нас отняли.
На совещании Алексеев делал доклад о всем том что стало известно нам от всяких посланных. Положение России ужасно: Финляндия отделилась и отхватила себе Мурман; Украина, направляемая немцами, с подлецом Скоропадским во главе, отделилась также, и немцы прилагают все усилия к тому, чтобы на Украине установить свой украинский язык и задушить всякие попытки к единению с Россией и Великороссией, центр или какие попытки единения немцы называют. «Московское государство» представлено советской власти, немцы туда идти не желают, так как не желают голодать вместе со всеми. Там, в центре, интеллигенция задавлена, царит террор, поднять голову, проявить какую-либо индивидуальность против советской власти никто не смеет. Вся страна в полном расстройстве и голоде, и немцы предоставляют разваливаться и слабеть Московскому государству сколько угодно. План военной партии немцев во главе с Гинденбургом – ослабить Россию разделением ее на части, подвластные Германии, и с тем, чтобы отрезать центр России от морей. Мурман тоже отрезан, как и Владивосток, который также будет, верно, не русским скоро. Немцы двигаются на Кубань под видом распространения порядка на Украине, а по существу для того, чтобы выкачивать хлеб в Германию, что они уже начали проделывать в широких размерах. А центр России гибнет, раздирается товарищами и советской властью, заседающей в Кремле.

Я себе не представляю такого ужаса, какой рассказывает Алексеев. Теперь я вижу, что России действительно настал конец, нет ее, и лишь жалкие куски великого целого остались. А Московское государство – жалкая насмешка какая-то, ужасно.

28 апреля – 5 мая (11-18 мая) 1918 г.

г. Новочеркасск

28 апреля (11 мая)

О составе президиума «Круга спасения Дона»

Постановлено: Избрать председателя Круга и двух его товарищей. Избираются: председателем Круга Г.П. Янов и товарищами председателя В.Н. Светозаров и Ф.И. Бабкин.
Одобрить ответы Временного Донского правительства, уже данные представителю Добровольческой армии, а именно: Верховное командование всеми без исключения военными силами, оперирующими на территории Донского войска, должно принадлежать войсковому атаману или, как в данном случае, - походному атаману, и так как вопрос об отношениях к Украине и Германии еще не выяснен, то для выяснения этого вопроса Временным правительством командируется в город Киев посольство от войска Донского.
Казаков, участвующих в советских войсках и большевистских организациях, исключить из казачьего сословия по приговорам подлежащих станичных обществ.
На горе Ростова в нем прочно окопались анархисты и часть разложившихся матросов и одетых в модную в то время матросскую форму. Эти две группы, в большинстве своем никогда не служившие в войсках и не нюхавшие пороха, имели, однако, в своем распоряжении броневые автомобили, пулеметы, огромное количество бомб и винтовочных патронов. Слившись воедино, они создали свой «штаб» на углу Малого и Мало-Садовой и вот отсюда-то хотели диктовать свою волю власти и всему населению, опираясь на разно (...) или летучий отряд (...) при штабе Красной гвардии.
Этим своеобразным «оркестром» дирижировал и давал тон комитет анархно-бандитов, засевших на Садовой в доме французского консула Мишо (между Соборным и николаевским). Летучий же отряд разместился в Таганрогских казармах (на Скобелевской около Малого). Вся эта вконец деморализованная масса, густо разбавленная уголовным и контрреволюционным элементом, не имея ни перед собою, ни позади абсолютно никаких революционных задач и партийного руководства, не имея к тому же определенного дела в руках, проводила дни и ночи в пьянстве, грабежах и дебоше, разлагаясь все больше и больше.
Без санкции исполкома эта «ашатия» решила создать союз, и вскоре на Пушкинской появилась вывеска «Братский союз матросов и казаков».
«Да, черт возьми, - восклицает Подтелков, - что это за Новочеркасск! Он шесть раз переходит из рук в руки, никак не ликвидируем контрреволюцию. Нам, товарищи, большая угроза со стороны немцев. Украину уже ограбили, на Ростов движутся немцы. Оружие я вам дам, но нужно написать договор. Условия будут такие: когда немцы подойдут к Ростову, то вы обязаны, Арчаков и Архипович, со своим отрядом выступить на защиту Ростова. Сколько у вас бойцов?»
- 120 бойцов.
- Этого мало.
- К нам еще присоединяются крестьянские хутора. Нам нужно больше оружия, мы соглашаемся на ваши условия.
Договор был подписан.
Подтелков говорит: Сегодня митинг. Ворошилов прибыл с матросами. Митинг, посвященный заключению с Германией Брестского мира, поэтому желательно, что вы могли услышать, о чем будут говорить. А после митинга завтра утром выдам оружие». Подтелков: «Но, товарищи, следуйте за мной».
Пришли, уже в здании было много народа. Выступает Ворошилов, который сказал: «С Германией мир заключен, но мир тяжелый для власти советов. Наша надежда в том, что в Германии вспыхнет революция, так говорил Ленин, так должно произойти – в этом наше спасение».
(…)
В феврале 1918 года отряд белых под командой Гнилорыбова захватывает станицу Платовскую Сальского округа и объявляет террор. В одни сутки 8 марта было расстреляно мирных жителей-крестьян 360 человек и двоих сожгли только потому, что будто бы крестьяне сочувствовали большевикам. Гнилорыбов покончил с платовцами, двинулся на станицу Великокняжескую. В Великокняжеской к приходу Гнилорыбова уже был подготовлен заговор контрреволюции, в каковом активно участвовал духовный отец священник Проскуряков Владимир и его два сына. Заговор имел следующее значение: всех мужиков-крестьян уничтожить, так как последние имели сочувствие большевикам. 11 марта Гнилорыбов занял Великокняжескую, но не успел выполнить план заговора, как появился с северной стороны красный партизанский отряд под командой Тулака, и с южной стороны отряд красных партизан Алехина, и остатки частей 39-й дивизии, каковые не захотели демобилизоваться, и выбили Гнилорыбова с Великокняжеской. Последний 12 марта двинулся на Восточное коннозаводство Сальского округа, захватив с собой несколько человек пленных мирных жителей станицы Великокняжеской, из каковых помню одного мелкого барышника Сидора. И по дороге пленные зверски были замучены до смерти пытками. С занятием красными Великокняжеской заговорщики были обнаружены, и некоторые из них были расстреляны, в том числе священник Проскуряков и его два сына.
Гнилорыбов дошел до зимовника (имение) коннозаводчика Михайлюкова в 30 верстах от Великокняжеской, где было заранее приготовлено и скрывалось оружие, и разбился на три отряда: генерал Гнилорыбов, полковники Попов и Семилетов, в каковых насчитывалось до полторы тысячи человек. На пути своем контрреволюционные отряды уничтожали огнем и веревкою во имя бога всех безземельных крестьян, боясь, что таковые захотят получить землю и восстанут против помещиков и контрреволюции.
Кричит: «Краснопузые, давай гранат!» Я про себя думаю: вы, дураки в полном смысле слова. А в 300 саженях впереди наша цепь. Пускают и пускают гранатой. Высыпались в цепь, стали бить с винтовок по нашей пехоте. Пехота не растерялась: «Все умрем, как умер наш командир батареи, вперед на выручку».
Пули свистели, ровно рой шел на нас, куда нам деваться, не знали: «Ой, братцы, мы пропали». Я упал в яму, и на меня еще пять человек: «Укрывайте командира!» Слышу, бегают мимо нас пешие, отступают. Нам подали команду: запрягай лошадей. Лошади у нас были жирные и больше жеребцы. Коренной жеребец спрыгнул на другого, поймал за палку, и мы здорово хотели стягивать. Казаки дрожат. И так шла драка среди лошадей, пока и пехота прибежала на выручку. Казаки пробежали мимо нас, сели на лошадей и стали удирать.
Казаков около 50 человек было свалено, раненые: «Просим себе пощады». Пощады нет. Первый выстрел наводчик Пиляй сделал, и сам со сцепившимися зубами бежал за снарядом и кричал: «Бей их!» Мною была подана команда: «По местам, бейте их без пощады».
Спешенные были смяты, и лошади были большею частью побиты. Разбитые кадеты лезут на брод, что мошкара, но нормальные взрывы сражения беспощадно уничтожали. А кто не попал на брод, тот лез в камыши, но горькая участь там им была. Камыши были обстреляны с пушки и пулеметов, лошадей кадетских было убито около тысячи штук.

Дней через 5-6 река Маныч была неприступной, выплыло рыбы стухшей и вонючей, нельзя было определить, сколько тысяч пудов, а также трупы людей и лошадей. Смрад ужаснейший, вот почему подойти к реке нельзя было. Появились часто колонны кадетской кавалерии, но они вмиг были разогнаны.

В Ростове организовано Донское правительство, которое объявило Дон нейтральным и ведет переговоры с немцами о мире, причем это правительство в силу объявленного нейтралитета не пропускает через Ростов вооруженных отрядов Красной гвардии.
В то время, когда мы стояли в Ростове на этих узлах и на линиях севернее Каменской, восточнее, южнее и северо-западнее Зверево – Лихая, шла смертельная схватка Красной гвардии с окружившими ее немцами и восставшими казаками.
Отряды, лишенные возможности прорваться на север и восток, двинулись на Новочеркасск – Ростов. Самыми счастливыми из них оказались головные, прибывшие в Ростов в субботу. Эшелоны, шедшие в хвосте, застряли в Сулине, где и погибли. Там были целиком уничтожены 2-й Севастопольский отряд Рязанова и Сулинский. Большинство бойцов этих отрядов были изрублены на капусту, и только незначительную часть «благородные» немцы взяли в плен.
Одетая в поддевку из синего сукна, в серой каракулевой шапке с бледным лицом, напоминающим смесь лица многострадальной русской женщины с лицом схимника; ее вид говорил, что эта женщина что-либо значит.
«Здравствуй, Мокроусов. Маруся Никифорова, - отрекомендовалась она, - знаешь что, ты напрасно упорствуешь, ты своим упорством ничего не выиграешь, твои молодцы ушли в Севастополь, и тебе остается лишь одно – удрать отсюда. Идем с нами, мы тебя пока укроем, а потом вывезем из города», - предложила она. К этому моменту пришли делегаты от гайдамаков, которые под честным словом обещали нас отправить целыми и невредимыми из сферы влияния петлюровцев. Я на эти условия согласился и, распростившись с братвой, пожелавшей уехать в Севастополь, переодевшись в пальто Лепика, с наганом в кармане пошел с Никифоровой.
Дня три я прожил в Александровске на квартире одного грузчика, потом меня отправили на лошадях до Софиевки, оттуда я с подложным документом уехал в Харьков в штаб Антонова. В штабе Антонова я вторично встретился с Никифоровой, она бегала по вагонам штаба, чуть ли не со всеми спорила, кричала на Муравьева за его чиновничий подход к делу. Из разговоров с ней выяснилось, что она настаивала на немедленном наступлении на Синельниково и Александровск, занятых гайдамаками. С марта, вплоть до ростовских боев, я был с нею на украинских фронтах. Распространенные мнения о том, что ее отряд был мародерствующий и нестойко дрался на фронтах, я, конечно, должен опровергнуть, отряд был не хуже всех отрядов Красной гвардии. Как командир Маруся была строга, в бою немного терялась, но отступала не первой. Помню случай в Апостолово. После нескольких дней боев за Долгинцево в Апостолово скопилась масса эшелонов, в том числе и Никифоровой. На площадке состава ее отряда стояли полевые пушки. Во время совещаний командиров отрядов в ее купе раздался артиллерийский выстрел; полагая, что Апостолово начинают обстреливать немцы, все выбежали из вагонов. Оказалось, что выстрел произвел часовой, охраняющий артиллерию. Произвел случайно, он не знал того, что дураки-артиллеристы не разрядили пушку, и дернул за шнурок. Маруся, разъяренная, подбежала к часовому с кольтом, намериваясь убить его, и только лишь мое вмешательство предотвратило это.
Общую радость вызвала весть о совпавшем с приходом отряда на землю Донского войска восстании казаков Таганрогского, Ростовского, 1-го Донского, Верхне-Донского и Сальского округов против опознанной ими теперь советской власти. Восставшие казаки вели бои в районе своей столицы, города Новочеркасска.
Еще большую радость вызвали сведения о том, что Добровольческая армия не умерла, что она еще живет, и что, пройдя через горнило тяжких испытаний, она с честью вынесла на своих плечах светлое знамя любви к родине и верности ей до конца. Эти вести говорили о том, что Добровольческая армия, благодаря доблести ее чинов и искусству ее нового вождя генерала Деникина, прорвалась из сплошного кольца большевистских войск и из района Тихорецкой и двигается к Батайску.
Перехваченная большевистская, панически составленная телеграмма также говорила о том, что они, отрезанные от Ростова, должны спешно уходить в море.
Эта переброска войск, стоила красным потери столицы Дона – Новочеркасска, ибо казаки воспользовались ослаблением большевиков в районе Новочеркасска и заняли его 23 апреля. Захватом Новочеркасска донцы упрочили свое положение и положили начало сплошному восстанию казаков против власти советов.
Вот в этой-то помощи Донскому войску и кроется первая и главная заслуга отряда Дроздовского, своевременно прибывшего на Дон и принявшего неравный ростовский бой с грозным по численности врагом.
Утром 24 апреля было получено официальное извещение о занятии накануне донскими казаками города Новочеркасска, причем одновременно сообщалось о том, что красноармейцы ведут с севера контратаки, стремясь вернуть в свои руки столицу Дона.
Несколько позже стало известным, что Добровольческая армия действительно вернулась с Кубани в южные пределы Донской области и заняла район Егорлыкской и Мечетинской станиц.
Что касается германских войск, то они, по-видимому, готовились к наступлению на Ростов, ибо число их, по данным агентурной разведки, увеличивалось, а немецкая конница, занимавшая район Салы, и пехотные части, расположенные по ручью Сухой Чалтырь, вели разведку подступов к Ростову и противника, его занимавшего. Последний, после боев с нами 21-го и 22 апреля, ожидая наших повторных атак, бездействовал.
Кроме того, для удержания города донцы мобилизовали все, что только было возможно. Все бывшие в Новочеркасске орудия были выдвинуты на позиции, и из всех их был открыт сильный артиллерийский огонь, большевики временно приостановили наступление. Для удара в левый фланг красных был отправлен отряд Семилетова.
Посланная поддержка подоспела как нельзя лучше, ибо в это время положение у Новочеркасска становилось критическим – большевики занимали северную окраину города.
6 марта в 9 часов утра прибыл с Кавказа в Ростов поезд Великого князя Николая Николаевича. К этому времени из Новочеркасска прибыли представители городского самоуправления в лице присяжного поверенного Петровского, есаула Голубова и вольноопределяющегося Сахранова. В этом поезде находился арестованный ими атаман генерал граф Граббе. Как только остановился поезд великого князя у дебаркадера, генерал граф Граббе вышел из своего вагона и быстрыми шагами дошел до вагона, в котором находился Великий князь, и спешно вошел в вагон. За ним ринулись к вагону господин Петровский и есаул Голубов, но были не допущены в вагон генералом Балинским (из свиты Великого князя). Минут через 5 эти представители были приглашены в вагон Великого князя, где пробыли очень короткое время и, видимо, были крайне недовольны результатом приема. После выхода представителей Великий князь высунулся из окна и долго говорил с железнодорожными служащими (носильщиками). При отходе поезда эти лица дружно прокричали «ура!».

Число защитников Ростова таяло не по дням, а по часам. Призывы вождей Добровольческой армии к офицерству, находящемуся в городе в значительном числе (их было не менее 3 тысяч), остались «гласом, вопиющим в пустыне». Предполагаемая помощь в лице 6-го Донского казачьего полка, прибывшего с фронта, оказалась проблемной: полк в последний момент отказался защищать Ростов, говоря, что «Там много народа живет, пускай они и защищают свой город!» При таком положении оставаться дальше было нельзя, и генерал Корнилов решил покинуть Ростов. Отход войск начался с вечера 9 февраля; уходили в Сальский округ (бассейн реки Маныч). Командующий войсками Ростовского округа генерал-майор Богаевский со своим штабом выехал вместе с уходящими добровольцами. 10 февраля в 2 часа дня отряд Сиверса занял Ростов. 12 февраля был занят (без сопротивления) Новочеркасск казачьим отрядом Голубова; на следующий день вошли части отряда Сиверса (из Ростова) и взяли в свои руки власть в Новочеркасске.

В Ростове организовано Донское правительство, которое объявило Дон нейтральным и ведет переговоры с немцами о мире, причем это правительство в силу объявленного нейтралитета не пропускает через Ростов вооруженных отрядов Красной гвардии.
В то время, когда мы стояли в Ростове на этих узлах и на линиях севернее Каменской, восточнее, южнее и северо-западнее Зверево – Лихая, шла смертельная схватка Красной гвардии с окружившими ее немцами и восставшими казаками.
Отряды, лишенные возможности прорваться на север и восток, двинулись на Новочеркасск – Ростов. Самыми счастливыми из них оказались головные, прибывшие в Ростов в субботу. Эшелоны, шедшие в хвосте, застряли в Сулине, где и погибли. Там были целиком уничтожены 2-й Севастопольский отряд Рязанова и Сулинский. Большинство бойцов этих отрядов были изрублены на капусту, и только незначительную часть «благородные» немцы взяли в плен.
Одетая в поддевку из синего сукна, в серой каракулевой шапке с бледным лицом, напоминающим смесь лица многострадальной русской женщины с лицом схимника; ее вид говорил, что эта женщина что-либо значит.
«Здравствуй, Мокроусов. Маруся Никифорова, - отрекомендовалась она, - знаешь что, ты напрасно упорствуешь, ты своим упорством ничего не выиграешь, твои молодцы ушли в Севастополь, и тебе остается лишь одно – удрать отсюда. Идем с нами, мы тебя пока укроем, а потом вывезем из города», - предложила она. К этому моменту пришли делегаты от гайдамаков, которые под честным словом обещали нас отправить целыми и невредимыми из сферы влияния петлюровцев. Я на эти условия согласился и, распростившись с братвой, пожелавшей уехать в Севастополь, переодевшись в пальто Лепика, с наганом в кармане пошел с Никифоровой.
Дня три я прожил в Александровске на квартире одного грузчика, потом меня отправили на лошадях до Софиевки, оттуда я с подложным документом уехал в Харьков в штаб Антонова. В штабе Антонова я вторично встретился с Никифоровой, она бегала по вагонам штаба, чуть ли не со всеми спорила, кричала на Муравьева за его чиновничий подход к делу. Из разговоров с ней выяснилось, что она настаивала на немедленном наступлении на Синельниково и Александровск, занятых гайдамаками. С марта, вплоть до ростовских боев, я был с нею на украинских фронтах. Распространенные мнения о том, что ее отряд был мародерствующий и нестойко дрался на фронтах, я, конечно, должен опровергнуть, отряд был не хуже всех отрядов Красной гвардии. Как командир Маруся была строга, в бою немного терялась, но отступала не первой. Помню случай в Апостолово. После нескольких дней боев за Долгинцево в Апостолово скопилась масса эшелонов, в том числе и Никифоровой. На площадке состава ее отряда стояли полевые пушки. Во время совещаний командиров отрядов в ее купе раздался артиллерийский выстрел; полагая, что Апостолово начинают обстреливать немцы, все выбежали из вагонов. Оказалось, что выстрел произвел часовой, охраняющий артиллерию. Произвел случайно, он не знал того, что дураки-артиллеристы не разрядили пушку, и дернул за шнурок. Маруся, разъяренная, подбежала к часовому с кольтом, намериваясь убить его, и только лишь мое вмешательство предотвратило это.
Общую радость вызвала весть о совпавшем с приходом отряда на землю Донского войска восстании казаков Таганрогского, Ростовского, 1-го Донского, Верхне-Донского и Сальского округов против опознанной ими теперь советской власти. Восставшие казаки вели бои в районе своей столицы, города Новочеркасска.
Еще большую радость вызвали сведения о том, что Добровольческая армия не умерла, что она еще живет, и что, пройдя через горнило тяжких испытаний, она с честью вынесла на своих плечах светлое знамя любви к родине и верности ей до конца. Эти вести говорили о том, что Добровольческая армия, благодаря доблести ее чинов и искусству ее нового вождя генерала Деникина, прорвалась из сплошного кольца большевистских войск и из района Тихорецкой и двигается к Батайску.
Перехваченная большевистская, панически составленная телеграмма также говорила о том, что они, отрезанные от Ростова, должны спешно уходить в море.
Эта переброска войск, стоила красным потери столицы Дона – Новочеркасска, ибо казаки воспользовались ослаблением большевиков в районе Новочеркасска и заняли его 23 апреля. Захватом Новочеркасска донцы упрочили свое положение и положили начало сплошному восстанию казаков против власти советов.
Вот в этой-то помощи Донскому войску и кроется первая и главная заслуга отряда Дроздовского, своевременно прибывшего на Дон и принявшего неравный ростовский бой с грозным по численности врагом.
Утром 24 апреля было получено официальное извещение о занятии накануне донскими казаками города Новочеркасска, причем одновременно сообщалось о том, что красноармейцы ведут с севера контратаки, стремясь вернуть в свои руки столицу Дона.
Несколько позже стало известным, что Добровольческая армия действительно вернулась с Кубани в южные пределы Донской области и заняла район Егорлыкской и Мечетинской станиц.
Что касается германских войск, то они, по-видимому, готовились к наступлению на Ростов, ибо число их, по данным агентурной разведки, увеличивалось, а немецкая конница, занимавшая район Салы, и пехотные части, расположенные по ручью Сухой Чалтырь, вели разведку подступов к Ростову и противника, его занимавшего. Последний, после боев с нами 21-го и 22 апреля, ожидая наших повторных атак, бездействовал.
Кроме того, для удержания города донцы мобилизовали все, что только было возможно. Все бывшие в Новочеркасске орудия были выдвинуты на позиции, и из всех их был открыт сильный артиллерийский огонь, большевики временно приостановили наступление. Для удара в левый фланг красных был отправлен отряд Семилетова.
Посланная поддержка подоспела как нельзя лучше, ибо в это время положение у Новочеркасска становилось критическим – большевики занимали северную окраину города.
6 марта в 9 часов утра прибыл с Кавказа в Ростов поезд Великого князя Николая Николаевича. К этому времени из Новочеркасска прибыли представители городского самоуправления в лице присяжного поверенного Петровского, есаула Голубова и вольноопределяющегося Сахранова. В этом поезде находился арестованный ими атаман генерал граф Граббе. Как только остановился поезд великого князя у дебаркадера, генерал граф Граббе вышел из своего вагона и быстрыми шагами дошел до вагона, в котором находился Великий князь, и спешно вошел в вагон. За ним ринулись к вагону господин Петровский и есаул Голубов, но были не допущены в вагон генералом Балинским (из свиты Великого князя). Минут через 5 эти представители были приглашены в вагон Великого князя, где пробыли очень короткое время и, видимо, были крайне недовольны результатом приема. После выхода представителей Великий князь высунулся из окна и долго говорил с железнодорожными служащими (носильщиками). При отходе поезда эти лица дружно прокричали «ура!».

Число защитников Ростова таяло не по дням, а по часам. Призывы вождей Добровольческой армии к офицерству, находящемуся в городе в значительном числе (их было не менее 3 тысяч), остались «гласом, вопиющим в пустыне». Предполагаемая помощь в лице 6-го Донского казачьего полка, прибывшего с фронта, оказалась проблемной: полк в последний момент отказался защищать Ростов, говоря, что «Там много народа живет, пускай они и защищают свой город!» При таком положении оставаться дальше было нельзя, и генерал Корнилов решил покинуть Ростов. Отход войск начался с вечера 9 февраля; уходили в Сальский округ (бассейн реки Маныч). Командующий войсками Ростовского округа генерал-майор Богаевский со своим штабом выехал вместе с уходящими добровольцами. 10 февраля в 2 часа дня отряд Сиверса занял Ростов. 12 февраля был занят (без сопротивления) Новочеркасск казачьим отрядом Голубова; на следующий день вошли части отряда Сиверса (из Ростова) и взяли в свои руки власть в Новочеркасске.